Александр Македонский был убит на Памире – утверждает местная легенда

15 – 17 мая 2013 года в Институте языкознания РАН проходит конференция «Информационная структура текстов разных жанров и эпох». На секции этой конференции, посвященной фольклорным текстам, прозвучал доклад «Легенда об Александре Македонском на Западном Памире».

 

Автор доклада – главный научный сотрудник сектора иранских языков Института языкознания Джой Иосифовна Эдельман – записала текст этой легенды во время экспедиции к одному из памирских народов, язгулямцам.

 

Язгулямцы живут в Горно-Бадахшанской автономной области Таджикистана, в долине реки Язгулям. До середины XX века внешние контакты для жителей этой долины становились возможными лишь два месяца в году, когда открывались горные перевалы. Говорит этот народ на языке иранской группы. В легенде рассказывается, как местный герой Андар возле кишлака Мотрун – самого нижнего в Язгулямской долине – сразился с Александром. Сначала он убил сестру Александра, потом нанес рану самому Александру. Раненый Александр пошел вверх по течению реки. Он оставил привязанным своего коня, а возле него – всё свое войско. Умерший Александр похоронен в гробнице в местности, носящей название Каменный мост.

 

В гробнице Александра есть дверь, которая открывается только избранным. Заночевать возле гробницы тоже может не каждый. Человек, не угодный покойному Александру, уснуть не сможет: его будут пугать доносящиеся изнутри гробницы крики и летящие камни. Если совершить паломничество к этой гробнице босиком, Александр исполнит просьбу. Но если, вернувшись, паломник совершит дурной поступок, то просьба останется невыполненной. Изображение привязанного коня местные жители видят на скале возле кишлака Бугуз. Рядом стоит ряд деревьев арчи – древовидных можжевельников. В них превратились воины Александра. Раз в год, в день смерти Александра, река Язгулям становится на несколько дней красной. Воды реки действительно краснеют. Дело в том, что в верховьях реки есть обнажения горной породы красного цвета. Они лежат выше уровня воды. Но когда в горах тает снег, и вода поднимается, она начинает размывать их и становится красной.

 

Александр в тексте легенды зовется «шах Искандар Зыркарнай». Это имя – искаженное арабское Искандер Зулькарнайн, «Александр Двурогий». Непонятное арабское слово превратилось в языке язгулямцев в «Зыркарнай», что можно перевести как «имеющий золотой карнай». Карнай – музыкальный инструмент, похожий на карпатскую трембиту. Такое именование Александра в легенде указывает на то, что известия о нем проникли в долину в XI – XII веках, когда там стали распространяться пересказы произведений классической персидской литературы, такой, как «Шахнаме» Фирдоуси.

 

Следует отметить, что образ Александра Македонского в культуре ираноязычных народов получал разную оценку. В Иране эпохи Сасанидов Александр воспринимался резко отрицательно, как завоеватель, разрушитель иранской культуры, осквернитель зороастрийских храмов. В памятниках на среднеиранском языке пехлеви у Александра есть постоянный эпитет гузастаг «ненавистный». В исламскую же эпоху, в произведениях персидских поэтов, Александр предстает как один из древних правителей Ирана, образец мудрости и справедливости.

 

Возможно, эта двойственность отразилась и в памирской легенде. В основной части текста симпатии рассказчика на стороне Александра. Но первые ее фразы построены так, что создается впечатление, будто главный герой – убийца Андар. В финале про Андара говорится, что он похоронен возле кишлака Мотраун, где проходящие люди бросают на его могилу камни. Эти камни показаны как знак осуждения, однако можно вспомнить, что распространенная на Востоке традиция считает оставленный на могиле камень напротив знаком почтения. С именем Андара традиционно связывают название одного из язгулямских кишлаков - Андарбаг.

 

Д.И. Эдельман особо отметила, что текст легенды интересен в лингвистическом отношении. Его характеристики – выбор временных форм глагола, порядок слов в предложении и другие – отличаются от обычных характеристик язгулямских фольклорных текстов. Они скорее характерны для рассказа о событиях, которые говорящий считает действительно произошедшими, хотя и знает о них с чужих слов