Как журналист «Мегаполиса» покупал рубины на Памире

Раньше я знал о Памире немного: самые высокие горы СССР, древний и гостеприимный народ, Горно-Бадахшанская автономная область Таджикской ССР – вот в принципе и всё. Перед приездом в Таджикистан в Интернете вычитал, что там во времена СССР добывали драгоценные камни, а ещё раньше в древние времена в горных реках намывали золото.

 

В самом Душанбе о Памире рассказали немного: то, что автономия, приграничье, и что народ, который себя называет памирцами, ведёт свою родословную чуть ли не со времён Александра Македонского.

 

Ведь именно здесь, если верить истории, проходили воины Александра Македонского. На Памир из Душанбе можно попасть через туннель по северному пути. Либо по южному – через Тавильдару. Расстояние около 400 километров, по прямой было бы меньше, однако горные серпантины, ущелья и перевалы значительно удлиняют путь. Столица ГБАО – город Хорог, который стоит практически на таджико-афганской границе.

 

Границей здесь служит река Пяндж – это, кто не знает, Амударья в верхнем течении. По ту сторону реки – Афганистан. Как говорят в Хороге, на Памире есть всё, и уже на базаре, если проявить интерес, обязательно появятся сомнительного вида люди и предложат купить рубины, сапфиры, александриты по сходной цене. Базар в Хороге – сам по себе досто­примечательность. Несмотря на удалённость от мировых центров, здесь можно встретить людей с разных концов света.

 

Два японца с фотокамерами прицениваются к древнего вида кувшину, чуть дальше француз на велосипеде пытается узнать у окружающих, как ему найти здесь гостиницу. Двухметровый негр в натовском камуфляже с помощью разговорника пытается узнать у аборигена, как проехать до Мургаба…

 

Признав во мне иностранца, местные торговцы начали проявлять ко мне интерес. Бородатый человек неказистого вида в заношенных трениках «адидас», не первой свежести футболке и сандалиях на босу ногу предложил поговорить в более тихой обстановке. Идём на окраину городка, проходим множество закоулков. Заходим за глиняный дувал, такой же, как десятки других. Про себя думаю: если отойду метров на сто отсюда – точно не найду обратно дороги. Во дворе встречают ещё два бородача, одеты в шаровары, рубаху и сверху что-то типа чапана. На голове «масудка» – так здесь называют афганский национальный головной убор, по имени покойного Ахмад Шаха Масуда, одного из лидеров моджахедов афганской войны 80-х годов прошлого века. Внешний вид обоих такой, как будто выбрались между делом с полей сражений с американским империализмом попить чаек и толкнуть камушки туристу из Казахстана.

 

Для полноты картины не хватает только «Калашникова» в руках, пулеметных лент на груди и гранатомёта за спиной. Здороваемся, они не удивлены. Видимо, обо мне их уже предупредили. Несмотря на первое впечатление, «басмачи» смотрят на меня довольно дружелюбно, даже, можно сказать, с какой-то симпатией что ли. После процедуры знакомства меня проводят в комнату, предлагают зелёного чая с лимоном (кстати, очень вкусного). Бородач уходит, начинаю осматриваться: убранство небогатое, старенький стол, древний (в смысле старый) диван, на противоположной стене ковёр, скорее всего, ручной работы. У дверей сидит молодой человек, с явным любопытством рассматривающий меня как пришельца с другой планеты. В дальнем углу знакомый силуэт «Калашникова», который вписывается в местный интерьер так же гармонично, как микроволновка у меня дома на кухне. Через полчаса приходят ещё двое, интересуются, откуда я. Говорю: «Из Казахстана, из Алматы».

 

Народ недоверчиво рассматривает меня. Спрашивают, не узбек ли я? Отвечаю, что нет. Минут десять дискутируют на своем языке, затем один спрашивает на русском: что меня интересует. Отвечаю: «Рубины». Один интересуется: есть ли у меня деньги с собой. Отвечаю с серьёзным видом: полный рюкзак. Памирец поначалу не врубился. Потом заулыбался – юмор понял. Тот, что понимает по-русски (представился Зафаром), рассказывает, что когда-то служил в Казахстане в стройбате, знает, что там люди очень хорошо живут. Спрашивает, зачем мне камни. Отвечаю, что меня послали богатые люди, готовые заплатить хорошие деньги за камни нужного качества. И интересуюсь: давно ли он этим занимается. Отвечает, что уже несколько лет в этом бизнесе, а раньше шоферил на грузовой машине. Рассказывает, как развит этот специфический рынок, говорит, что сюда регулярно приезжают некие арабы из Эмиратов и Саудовской Аравии и якобы закупают большие партии камней.

 

Сказанное вызывает у меня сомнения, принимая во внимание известную состоятельность арабских шейхов и полную противоречивость окружающего меня интерьера. Ввиду определённой опасности нашего предприятия Зафар предупреждает меня о принятии мер предосторожности. Он просит выключить и отдать ему сотовые телефоны. Со вздохом отдаю ему «нокии», купленные за четыре с половиной своих кровных в подземном переходе на Арбате… Едем по пыльным улицам. Снова двор, не отличающийся ничем от того, где я был. Заходим в дом – и сразу чайник зелёного чая. Надо полагать, местный обычай. Сидим, пьём. В меня уже не лезет. Через сорок минут подъезжает машина – довольно подуставший «паджерик». Садимся и едем. Меня неумолимо тянет в сон, и я вырубаюсь. Просыпаюсь – приехали. Уже темно, за стеклом ничего не видно, какой-то горный кишлак. «Старый» знакомый Зафар спрашивает: «Как самочувствие?» Отвечаю: «Как огурчик».

 

Появляются двое со спортивной сумкой, выкладывают на стол свёртки. По общепринятому сюжету тут я должен был замереть от неземной красоты, позабыв обо всём на свете. Однако, признаться, сильно разочаровался от вида знаменитых памирских рубинов: как-то я их не так представлял. Какие-то они невзрачные, темно-красные и мелковатые. Интересуюсь, что это, мне в ответ: «Ты что! Это те самые знаменитые памир­ские рубины». И знаками высказывают восхищение. Я, боясь показать невежество, тоже цокаю языком и восхищаюсь. Спрашиваю о цене, и мне отвечают: те, что пять карат – 12 тысяч за камушек. Те, что побольше, – 20 тысяч. Местные интересуются: как буду рассчитываться? И настаивают на 100%-й предоплате. Я остужаю их пыл и предлагаю альтернативный вариант: едем в Душанбе. Там я передаю им свою казкомовскую карточку, так как это единственный казахстанский банк, имеющий в Таджикистане своё представительство и свои банкоматы. Затем мы скидываем на е-майл фото камней и ждём ответа. Памирцы (для удобства будем называть их таджиками) вертят головами, показывая свое несо­гласие. Я стою на своём, доказывая, что другого варианта просто нет (кто же поедет с чемоданом денег в этот медвежий угол?). Они до хрипоты спорят, но потом соглашаются.

 

В Душанбе прошу сделать качественное фото камней. Памирцы, особо не заморачиваясь, делают фото на двухпиксельную камеру сотового. Сбрасываем на е-майл нашему специалисту. Он отвечает, что качество фото не позволяет провести более или менее качественный анализ. Прошу таджиков переснять, те снова на сотку. Я, теряя терпение, интересуюсь: нельзя ли сделать качественное фото профессиональным аппаратом? Они – ни в какую. В общем, с четвёртой попытки наш эксперт принимает фотки. Но его решение убийственное, как решение футбольного арбитра: камни, изображенные на фото, относятся к семейству корунда, не могут быть использованы в ювелирном деле. Так как в силу их геологического происхождения имеют неудалимые дефекты, не позволяющие использовать их для огранки в ювелирных целях. Далее идёт пояснение. Он говорит, что миф о том, что в Таджикистане есть рубины, поддерживается самими таджиками отчасти в силу собственного незнания и отчасти намеренно. И за последнее время на мировом рынке рубинов было только несколько случаев появления памирских камней.

 

В основном камни имеют бирманское и цейлонское происхождение. Изображенные на фото камни являются, судя по всему, шпинелью – разновидностью корунда, используемого в промышленных целях. Моему разочарованию нет предела. Иду к таджикам, те с нетерпением ждут ответа. Я, чтобы не травмировать их впечатлительные и ранимые натуры, как можно мягче сообщаю им, что сделка не состоится. Объясняю причины, побудившие отказаться от сделки, но понимания с их стороны не нахожу. Переходим на повышенные тона с использованием в отдельных моментах «непереводимого диалекта» великого могучего, понятного как мне, так и собеседникам. В общем, приходим к выводу, что они приносят свои извинения и надеются в будущем показать достойный товар. Я же прошу рассказать мне, где они берут эти камни, те в отказ – дескать, коммерческая тайна!

 

Первая попытка оказалась неудачной. Решаю начать с другого конца: узнаю у местных журналистов, как можно взять интервью у представителей местной милиции (она с советских времён не поменяла своего названия), а конкретно в управлении по борьбе с контрабандой драгоценных камней. Однако и здесь всё не так просто: для того, чтобы получить интервью у представителей правоохранительных органов, необходимо согласование с рядом государственных чинов, на что может уйти около месяца. Этот вариант меня никак не устраивал. Буду действовать иначе: узнал, где в Душанбе есть ювелирные салоны, и решил пройти по ним… Не с первого раза, но повезло. Руководитель одной из компаний дал согласие поговорить со мной. Приезжаю в офис ювелирной компании «Асрор-э-Санг». Принимает директор компании Далер Шарифов. Представляюсь, рассказываю о редакционном задании. Далер улыбается и объясняет ситуацию.

 

Во-первых, наш эксперт был прав: в текущем году в Таджикистане не было добыто ни одного камня ювелирного значения. А так как его компания является одной из трёх в республике, имеющих лицензию на добычу драгкамней на Памире, он владеет ситуацией в данном вопросе. В связи с условиями высокогорья добычу камней можно вести только с мая по сентябрь. Высота горной разработки – 5300 метров. Условия, в которых придётся работать, довольно тяжёлые, не всякую технику можно завезти. И поэтому значительную часть работ, как и в древние времена, придётся вести вручную. Освещаю некоторые нюансы моих недавних похождений. Он снова улыбается и рассказывает историю добычи рубинов в тех местах.

 

Во времена СССР велась разработка месторождения «Снежное», где добывали корунд, используемый в промышленных целях. Однако это месторождение в плане разработки камней ювелирного качества перспектив не имеет. В то же время относительно недалеко от «Снежного» рудное сырьё на отдельных участках специалисты его компании оценили как могущее быть использованным в ювелирных целях. В этой связи он планирует в следующем году направить геологоразведочную экспедицию по разведке и добыче рубинов. Не скрываю своего огорчения. Заметив это, Далер предлагает принять участие в экспедиции, чтобы своими глазами увидеть увлекательный процесс поиска, добычи сырья, а также обработки камней до ювелирного уровня. Из разговора с профессионалами своего дела делаю вывод: ни о какой серьёзной добыче драгоценных камней в Таджикистане сегодня речи быть не может.

 

Но в перспективе с привлечением грамотных специалистов и энтузиастов своего дела эта сфера может принести республике немалый доход. Итак, первая моя поездка закончилась безрезультатно. Никаких рубинов я здесь не нашёл. Однако открыл для себя новый мир – полный загадок и тайн и ждущий новых открытий. Например, почему жители Памира считают себя потомками Александра Македонского? Или почему именно здесь нашли самые древние изваяния Будды в Средней Азии? Наконец, правда ли, что именно Памир является родиной снежного человека? Пока на эти вопросы у меня нет ответов.

 

Но я уверен – обязательно появятся в следующий раз. Ну а из первой поездки в памяти останутся непередаваемая красота здешних мест, высокие горы, головокружительные ущелья, синева небес и добродушный гостеприимный народ этого невероятно красивого края.

 

30.01.2012