Памир (высокогорный мост)

По золотому лучу, прорвавшему мглистое холодное небо, спускаются из поднебесья всадники… Разносится в ночной тишине по ущельям и долинам грозный голос Чингисхана… Таинственным светом горит пещера Ранг-Кул, ворочаются в озерах огнедышащие драконы… Сколько легенд помнит Па­мир! Не все предания лишь плод фантазии тех, кто кочует со стадами по хо­лодным плоскогорьям или собирает по каплям воду на поля, расчищенные от камней. Много, много событий видела эта горная страна…

 

«Я вижу, как медленно течет время по высочайшим горам, как заблуди­лось оно в сплетении глубоких скалистых теснин, — писал Павел Лукницкий, советский писатель, изучивший Памир не только по книгам. — По узкой тропе, над отвесами исполинских обрывов тянется караван. Снова и сно­ва надо развьючивать лошадей, взваливать вьюки на спину и, обвязываясь шерстяными арканами, карабкаться на скалы, нависшие над разъяренной рекой, а потом на тех же арканах протаскивать через опасное место на­пуганных высотой, дрожащих, исцарапанных острыми камнями лошадей. Снова завьючивать их и опять вести растянувшийся караван, пересекая ниспадающие в бездну, неверные, зыбучие осыпи.

 

Порою мне кажется, что три всадника, едущие впереди меня, — это Маффео, Николо и Марко Поло, что я сам, русский человек, примкнул где-то здесь в горах к каравану венецианцев и теперь делю с ними все прелести и все трудности медленного пути. Мне кажется так потому, что семь веков в этой стране высочайших гор не имеют никакого значения, вре­мя здесь мерится иными мерками и трудно отличить год от века на шкале Вечности, по которой исчисляют свою жизнь эти миллионолетние горы».

 

Памир — словно высокогорный мост, перекинутый меж Азией афганской, китайской, индийской и Азией Бухары и Самарканда, откуда путь шел дальше, на запад; испокон веков манил он тех, кто шел с оружием или с товаром. Недавно советский исследователь А. Н. Зелинский на основа­нии античных и древних китайских источников, результатов археологи­ческих работ, а также личных изысканий составил карту древних путей, проходивших через Памир и Припамирье во времена расцвета между­народной торговли, в Кушанскую эпоху (I—IV века нашей эры). Почти все основные пути пролегали в широтном направлении. Это прежде всего путь Птолемея через Центральный Памир и Великий Памирский Путь через до­лину Вахана. По-видимому, Великий Памирский Путь был главным отрез­ком Великого Шелкового Пути в пределах Памира и Припамирья. И еще одна, тоже главная дорога шла по Северной окраине страны гор; и был еще единственный меридиональный путь — через Восточную окраину Памира. Главные пути ветвились, и их побеги разбегались по долинам и горным кручам. В узел переплетались пути, ведущие с юга Памира в северную Индию, и он был очень важен, этот узел, если говорить о древних куль­турных контактах. Укрепленные крепости стояли вдоль памирских путей. Особенно мощные крепости были в долине Вахана, на главном русле Великого Шелкового Пути. Кушанская империя (Памир был ее восточной окраиной) воздвигла их, чтобы стоять на страже древних путей и охранять себя от военной угрозы Ханьского Китая.

 

Веками по памирским путям странствовали буддийские паломники — благодаря им многие народы Азии сумели познакомиться с буддийской культурой Индии. Во все времена шли торговые караваны, и любозна­тельные купцы приносили в чужеземные страны не только многоцветные товары, но и рассказы о стране гигантских гор. Один из таких рассказов венецианца Марко Поло, прошедшего через памирскую высь в конце XIII века, дошел и до нас. Долгое время его записки были чуть ли не единственным документом о Памире.

 

На Памир, на четырехкило­метровую высоту, под са­мые облака, меня привело изучение истории горного промысла. Человек прихо­дил и приходит в горы за полезными ископаемыми — горы в этом смысле неизмеримо щедрее низменностей…

 

Кух-и-Лальское геологическое общество обратилась в наш институт с предложением провести археологические исследования в районе кишлака Кух-и-Лал, на правом берегу Пянджа (Западный Памир). Когда-то здесь добывали лалы, знаменитые бадахшанские лалы, благород­ную шпинель. Послушайте, что пи­шет Марко Поло: «В той области водятся драгоценные камни балаши, красивые и дорогие камни; родятся они в горных скалах. На­род, скажу вам, вырывает боль­шие пещеры и глубоко вниз спус­кается так точно, как это делают, когда копают серебряную руду; роют пещеры в горе Шигхинан и добывают там балаши по царскому при­казу, для самого царя; под страхом смерти никто не смел ходить к той горе и добывать камни для себя, а кто вывезет камни из царства, тот тоже по­платится за это головою и доб­ром…»

 

Месторождение Кух-и-Лал (го­ра лалов) оказалось удивительно интересным, хотя бы уже пото­му, что сохранило свыше 450 древ­них выработок. Но… мало знать, что они заброшенные и древние. Надо установить этапы эксплуа­тации рудника. А вот это оказа­лось трудным: не сохранилось самых надежных свидетельств прошлой жизни — поселений рудо­копов. Тогда-то я впервые четко поняла, что искать следы древ­них оседлых поселений на Пами­ре, а они, безусловно, были, очень трудно. Обвалы и сели сделали свое дело. Пришлось осмотреть наиболее доступные выработки Кух-и-Лала и, как говорят, «выжать» из них все, что можно. Особенно интересно было обсле­довать выработку, значащуюся у геологов под № 410.

 

Страх и восхищение владели нами, когда мы осматривали этот памятник человеческому труду и терпению. Ползком пробирались мы по коридорам, сечение кото­рых в лучшем случае было метр на полтора. Горизонтальные и вертикальные выработки объеди­няли 30 залов — самый большой имел площадь 12 на 22 метра при высоте 8 метров. Общая глубина отработанного пространства по вертикали составляла 40—50 мет­ров. До 10 тысяч кубометров по­роды было вынуто из выработки! И это лишь часть, правда боль­шая часть, всей выработки: древ­ние рудокопы закладывали по мере необходимости отработанное пространство. Безусловно, размах работ был колоссальным.

 

По следам, которые остались на стенках выработок, удалось восстановить, чем работали горня­ки Кух-и-Лала. Это были кайло, клин, долото и инструмент типа шила. Любопытно, что путеше­ственник XV века Рюи-Гонзалес де Клавихо, описывая добычу бадахшанских лалов, тоже упоми­нает долото: «Каждый день отла­мывают кусок скалы, чтобы их искать, и если находят руду, то умеют отделить их очень чисто, бе­рут камень, в котором они нахо­дятся, и понемногу обламывают кругом долотом…»

 

Но и эти детали не могли по­мочь датировке: одни и те же ору­дия сопутствовали горнякам сот­ни и даже тысячи лет. Только значительно позже, перевернув из­рядную гору литературы, собрав все, что известно о бадахшанских лалах, удалось восстановить картину жизни рудника. Расцвета рудник достиг в IX—XII веках. К этому времени относятся и ра­боты в выработке. Но рудник жил и в более поздние времена: в XIII—XV веках и в XVII—XIX.

 

Не знаю, насколько вообще при­емлемо к научным поискам выра­жение «зацепишь нитку — вытя­нешь клубок». Но в данном слу­чае Кух-и-Лал действительно ока­зался «ниточкой», если говорить об истории горного промысла, о средневековой истории, наиболее слабо изученном звене всей исто­рии Памира: слишком мало сви­детельств IX—XII веков дошло до нас. С просьбой при­слать археолога обратилась Токуз-Булакская геологоразведоч­ное общество. В районе Токуз-Булака, левого притока Гунта, они на­шли давние «серебряные» выра­ботки, а при установке компрес­сора наткнулись на древнее захоронение. И это на высоте 4100 метров!

 

Токуз-Булак (Шугнанский район Западного Памира) оказался жи­вописным уголком. Зеленые зарос­ли вдоль реки, зеленые лужайки у склона хребта. Лагерь геологи разбили у подножия хребта. Мне показали неподалеку от лагеря, на берегу безымянного ручейка, участок со старыми шлаками. Здесь мы и заложили маленький шурф. Тяжелый грунт, мощный каменный завал — работать было трудно. С одним рабочим, кото­рого мне выделили геологи, сне­даемые вполне понятным любо­пытством, мы рыли шурф осмат­ривали выработки и погребения. Но увы… материал был очень бедным. Безусловно, перед нами были остатки древнего поселения металлургов, которые с большим искусством обрабатывали местный камень, делая из него «кирпичи­ки» треугольной и прямоугольной формы для металлургических пе­чей. Но время, когда они работа­ли и добывали руду, установить не удалось. Токуз-Булакское ме­сторождение пока «повисло» в воздухе.

 

А как хотелось, чтобы Токуз-Булак приоткрыл тайну серебря­ных Ваханских рудников, о кото­рых упоминает ал-Истахри, автор X века: «В Вахане богатые сереб­ряные рудники». В IX—XII ве­ках Средняя Азия славилась своим серебром. Письменные ис­точники сообщают нам о трех гор­норудных областях. Местоположе­ние двух сейчас установлено: средневековый Илак соответству­ет теперешнему Карамазару; Шельджи — Таласской долине, не­известно только местоположение Ваханских рудников… А между тем клубок разматы­вался дальше.

 

Зимой в институт пришла геолог Людмила Идри­сова. На стол легли находки: ма­териал был ярко выраженный средневековый, привычный для археологического глаза. Среди на­ходок были две монеты. Опреде­лили время и место их чекана. Одна — Фергана, 987 год, вто­рая— Кашгария, 1005 год. Люд­мила рассказала, что они обнару­жили древние выработки и остат­ки построек. Выработки меня за­интересовали, так как появилась возможность рассчитывать на точ­но датирующийся материал. Но по­стройки… Ведь это значит — посе­ление. И где — на Восточном Па­мире! Весь мой археологический опыт заставлял усомниться в этом.

 

Дело в том, что история древ­них областей Западного Пами­ра Вахан и Шугнан, насчиты­вает не одно тысячелетие: уже давно известны крепости, начало существования которых относит­ся к III веку до нашей эры. При­родные условия Западного Пами­ра, территории хотя и высокогор­ной, никогда не вызывали у ис­следователей сомнений, что чело­век здесь мог жить. Но Восточ­ный Памир? Это холодная, высо­когорная пустыня с суровым, рез­ко континентальным климатом, замкнутая со всех сторон высоки­ми горными хребтами… Естествен­но было думать, что Восточный Памир был малопригоден для оседлой жизни. Это подтвержда­ли и археологические исследова­ния крупного ученого Н. Бернштама, — он пришел к выводу, что Восточный Памир можно связывать только с кочев­никами. Так вошло в науку положение «Восточный Памир — кочевники», и как будто с доста­точно реальной основой. Но… В свое время тот же А. Н. Бернштам высказал предположение, что на Восточном Памире могут быть следы первобытного челове­ка. Это предвидение блестяще оправдалось работами археолога А. Ранова. Им установлено, что первые люди жили на Памире примерно 10 тысяч лет назад. Вот вам и природные условия! Но 10 тысяч лет — это все-таки внушительный отрезок времени. А может быть, в то время климат Восточного Памира был теплее? Именно это и утверждают В. А. Ранов и Л. Ф. Сидоров.

 

Далеко не все исследователи со­гласны с ними, но мы не будем вдаваться в подробности дискус­сии, так как у нас речь идет в лучшем случае о возможности жизни, и именно оседлой, всего тысячу лет назад. Как утвержда­ют специалисты, современный климат на Восточном Памире установился на рубеже нашей эры. Да, археологам вряд ли пришло бы в голову специально искать остатки оседлых поселений, да еще времени IX—XII веков. По­этому уместно высказать слова благодарности геологам Памир­ской геологоразведочной экспеди­ции: все памятники древнего гор­ного промысла на Памире откры­ты ими. Им мы обязаны первы­ми страницами средневековой ис­тории Памира…

 

Все-таки после Людиного рас­сказа сомнения остались и не да­вали покоя. Летом не­большой отряд археологов отпра­вился в долину реки Базар-Дары, левого притока Мургаба, на от­крытые геологами рудники и по­селение. Прежде, чем перейти к откры­тиям в долине Базар-Дары, я хо­чу поблагодарить тех, кто на про­тяжении трех лет были моими неизменными помощниками. Те­перь я могу рассказывать о древ­них рудокопах Восточного Пами­ра, об истории высокогорных се­ребряных рудников…

 

Пока мы ехали машиной до Аличурской долины, откуда могли попасть в долину реки Базар-Да­ры, все было легко, просто и при­ятно. А вот вьючный путь через перевал Ак-Джилга в Северо-Аличурском хребте до места назна­чения — всего 20 километров пе­шего пути! — потребовал большой выдержки, выносливости и терпе­ния. Рубить тропу в снегу на вы­соте 4890 метров, чтобы провести ишаков и лошадей с вьюками, — тяжелое испытание. Наконец мы вступаем на улицу первого сред­невекового города, затерявшегося среди снежных гор на Крыше мира. Казалось, забытый город оце­нил наши труды — щедрость его не знала границ. Первые шурфы, раскопки первых помещений удив­ляли и настораживали. Обрывки тканей от одежды, высохшая ко­жура от ломтика дыни, первый клочок бумаги с обрывками слов, и все прекрасно сохранившееся… Было отчего потерять голову. Со­мнения терзали ежечасно: «Не мо­жет быть, здесь что-то не так».

 

А наутро мы находили косточки винограда, или кусочки меха, или опять документы. Прошло немало дней, было раскопано не одно по­мещение, проведена самая тща­тельная разведка местности, с при­страстием допрошены геологи. Кстати, они довольно скептически отнеслись к нашим раскопкам на первых порах. Геологов можно было понять: не каждый день вынимаешь из древней выработки деревянную лопатку, или кусок хорошей мешковины, или желез­ный клин с клеймом мастера.

 

Не стоит рассказывать перипе­тии трех полевых сезонов. Каж­дый из них нес свои радости и огорчения. Но город не подвел нас ни разу. А можно ли назы­вать его городом? По сей день идут споры, город это или толь­ко поселение. Город (я сторонни­ца этой точки зрения) расположен на узкой каменистой террасе, пло­щадь которой была использована максимально. Его центральная часть, обнесенная каменной сте­ной (все постройки в городе из камня), занимает площадь около 360 квадратных метров. Террито­рия рабада — район города, где жили ремесленники, — равна 30 ты­сячам квадратных метров и отде­лена от центральной части от­крытой площадью. За пределами города простирается кладбище; мы насчитали около 500 видимых на глаз погребений. Как показали материалы раскопок, город возник в X веке, а прекратил свое суще­ствование в XII. Для археологов, не одно десятилетие раскапываю­щих и изучающих древние го­рода Средней Азии, установи­лись определенные критерии горо­да. Привычно, если площадь его занимает несколько десятков гек­таров, если он расположен в до­линах или на равнинах, удобных для жизни, развития торговли, ремесел, сельского хозяйства. А Базар-Даринский памятник не укладывается в эти рамки. По пло­щади его можно отнести к разря­ду городов-малюток. Но где было взять больше места — в узкой горной долине на высоте 3800 метров? Время его существо­вания более чем короткое — ка­ких-то 200—250 лет. И условия для жизни с натяжкой можно на­звать сносными…

 

Может быть, его возникновение можно связать с серебряным кри­зисом XI—XII веков в Средней Азии? Истощение рудников Илака, стремление каждого правите­ля любым путем увеличить добы­чу серебра, военные походы, пред­принятые с целью присоединить область Шельджи, богатую сереб­ром… Возможно, и Памир не остался в стороне. Но скорее все­го это только стимулировало ак­тивную эксплуатацию серебряных рудников. Потому что наладить «вдруг» работу рудников в непри­вычных условиях не только труд­но, но просто невозможно. В рай­он нужно вжиться. Так вот, «вжи­вание» памирских горняков, ве­роятнее всего, происходило по­стоянно. Из поколения в поколе­ние переходили и накапливались их знания и опыт. Примером мо­жет служить Кух-и-Лал.

 

С момента первых раскопок на Базар-Даре прошло всего восемь лет. А границы горных разрабо­ток Восточного Памира вышли за пределы базар-даринской долины. Геологи — опять геологи! — откры­ли новый район. Им оказался правый приток реки Мургаб — За­падный Пшарт с притоками. Памирский археоло­гический отряд провел там рас­копки и обнаружил три неболь­ших поселения рудокопов, лежа­щих непосредственно в районах добычи серебра. Самый высокогорный из рудников, осмотренных нами, расположен в верховьях Сасыка на высоте 4900—5000 мет­ров. Существовали эти поселения и рудники тогда же, когда и «се­ребряный» город в долине Базар-Дары. Наши сегодняшние знания об истории Памира представляют це­почку со многими недостающими звеньями. Я уверена, что посте­пенно их будет становиться все меньше.

 

Мы вторично вер­нулись в Токуз-Булак, тот самый, который «повис в воздухе», и провели, насколько возможно при каменном завале, тщательное об­следование. Теперь Токуз-Булак было с чем сравнить, датировка его прояснилась: по времени он объединяется с Восточно-Памир­ской группой. Работы начинают уво­дить нас если не в сторону Ваха­на, то, во всяком случае, в Шугнан. Возможно, в конце концов будут найдены материалы, кото­рые помогут решить и загадку «Ваханских серебряных рудников». Поиски новых свидетельств давней жизни человека в горах продолжаются.

 

Большая часть населения Памира сосредоточена на Памире Западном. Здесь в высокогорных долинах (часто на высоте до трех тысяч метров и вы­ше над уровнем моря), обрамленных труднопроходимыми горными хребта­ми, издавна жили и живут сейчас оседлые земледельцы и скотоводы: язгулемцы (около 1600 человек) — в долине реки Язгулем; рушанцы (около 7000 человек) — на правом берегу Пянджа; близкородственные им бартангцы (около 2 тысяч человек) — в долине Бартанга; шугнанцы (более 20 тысяч человек), живущие в долинах рек Гунт, Шахдара и Пяндж; ишкашимцы (около 500 человек) — на правобережье Пянджа (в основном в кишлаках Рын и Сумджин) и ваханцы (более 7 тысяч человек) — на правобережье рек Пяндж и Памир. Собственно Таджики живут в Калаихумбском, Ванчском и Ишкашимском районах.

 

Восточный Памир населяют памирские (или мургабские) киргизы, в прошлом кочевники-скотоводы. С древнейших времен хозяйственная деятельность человека на Западном Памире отражает специфику местных географических условий. Западный Памир характеризуется континентальным сухим климатом, поэтому высо­когорное земледелие здесь (пшеница, ячмень, рожь, бобовые) основано на искусственном орошении. Сама природа гор с обилием горных быстро­текущих ручьев и речек подсказывала человеку приемы и пути исполь­зования их вод для орошения полей. Каждый кишлак имел свой отдель­ный оросительный канал — арык. Каналы начинались высоко в горах и проходили по крутым, почти вертикальным склонам. Сооружение таких каналов — работа очень трудоемкая, поэтому делали их члены одной киш­лачной общины все сообща.

 

Влияние природной среды сказалось и на типе традиционного жилища, и на одежде. Для всех припамирских народностей характерен дом, сло­женный из камня, сцементированного глиной, без окон. Кровля такого дома представляет собой ступенчатый свод — чор-хона (с одним дымовым отверстием), поддерживаемый пятью деревянными столбами и балками. Вдоль стен идут нары, довольно широкие.

 

Традиционной была и туникообразного покроя одежда из домотканых шерстяных тканей (рубаха и штаны — для мужчин, шаровары и платье — для женщин). В холодное время года носили шерстяные халаты и шубы, сшитые из овчины мехом внутрь. Большой популярностью пользовались шерстяные, узорчатой вязки (без пяток) длинные носки джураб, поверх которых надевали пех — сшитые из сыромятной кожи сапоги на мягкой подошве, или деревянные туфли с тремя шипами на подошве типа сабо.

 

Одежда у всех народов Памира имеет много общего в покрое, одинаков и материал. Однако, например, бартангцы не носили черного цвета одежду (даже родившихся черных ягнят убивали). В Ванче, Язгулеме и Рушане иногда носили одежду и из хлопчатобумажных тканей. Головным убором шугнанцев и ваханцев была тюбетейка памирского типа (с плос­ким верхом), рушанцы же чаще носили белый войлочный колпак «паколь».

 

Таким образом, выработанные под влиянием природных условий харак­терные особенности хозяйства и материальной культуры, передаваясь из поколения в поколение, закреплялись традицией, становясь этнографичес­кими особенностями определенной народности.