Памирские трофеи

Сначала была ровная дорога. А потом начались пыльные серпантины. Я крепился, подбадривал себя резкими полувыдохами-полувыкриками; наконец, выдохся и слез с велосипеда... Я поднял голову и увидел на обочине щит «Перевал Ак-Байтал — 4655 метров». Ну, наконец-то добрался!

 

Однако через сотню метров выяснилось, что эту самую высокую не только на Памире, но и на всех горных континентах перевальную высоту, мне еще предстоит взять — щит стоял перед подъемом. Еще часа три с гулко и тревожно бьющимся в ребра сердцем, с остановками через каждые пятьдесят шагов я одолевал перевал.

 

Седловинка, после которой дорога петлями уходила вниз, открылась просто и буднично. Такой полной и торжественной тишины я, кажется, больше нигде не встречал. Каменистые нагорья были пустынны и серы. Лишь кое-где холодно поблескивали речушки. Над ними громоздились заснеженные вершины. По их склонам тихо скользили тени от низких облаков...

 

Уже больше недели я на Памире, а мне все не верится, что я снова в этой удивительной горной стране на юге Средней Азии — со своим особым геологическим строением, климатом, растительностью, жизненным укладом народов. От Хорога — центра Горно-Бадахшанской области — дорога вьется вдоль норовисто прыгающего по камням Гунта, через который вблизи кишлаков переброшены шаткие деревянные мостики.

 

В сотне с лишним километров от Хорога кишлак Джеланды. Место знаментальное на Памирском тракте. Тут бьют из-под земли горячие источники. Долина по-киргизски так и называется Тогуз-Булак, что означает «тысяча ключей». Источники забраны в каменные ванны, огороженные от ветра дувалами с крышами. Здесь можно отдохнуть, смыть дорожную пыль, насладиться «банным» теплом.

 

Дорога забирается все выше. Уже больше трех тысяч метров. Становится трудно дышать. После перевала открылось каменистое пустынное нагорье — светлое и просторное. Памир находится на соединении отрогов других мощных горных систем Центральной Азии — Гиндукуша, Каракорума, Куньлуня и Тянь-Шаня. Однако на «крыше мира» горной мощи не чувствуется. Здесь в облике гор господствуют голые скалы и осыпи, а горные хребты и массивы имеют преимущественно мягкие, округлые очертания. Древесная растительность полностью отсутствует. Растения низкорослые, приспособившиеся к суровым условиям мест обитания. В целом памирская растительность скудная. Лишь возле рек видна зелень пойменных лугов с пятнами солончаков. Это так называемые высоко­горные луга — сазы.

 

К суровому климату приспособились и животные: горный козел (киик), бурый медведь, волк, лисица, снежный барс, куница, заяц-толай, летучие мыши, которые обитают в основном в горах Западного Памира. Своеобразным символом памирских гор стал архар — горный баран. Ученые различают несколько подвидов этих млекопитающих; одним из самых крупных считается памирский архар — баран Марко Поло. В международной Красной книге он значится как уязвимый вид. Архары живут группами, случается до ста животных, причем вне сезона размножения самцы и самки держатся отдельно друг от друга. Архары предпочитают открытые пространства — степные склоны гор и предгорий со скалами, альпийские луга, заросшие кустарником скалистые ущелья, долины с каменистыми возвышенностями. Высокие стройные ноги позволяют животным стремительно уходить от опасностей по почти отвесным склонам, узким карнизам. Самцы памирских архаров обладают мощными характерными рогами, закрученными в спираль с окончаниями наружу и вверх. Их рога выглядят значительно крупнее и внушительнее, чем у самок, и могут достигать полутора метров в длину.

 

Памирцы рассказывали мне, что, если архар, спасаясь от погони, вдруг срывается в пропасть, рога спружинивают и животное остается целыми. В глухих долинах на галечных откосах мне нередко попадались половинки рогов. Встречались они и возле юрт. Рога нередко вместе с ячьими хвостами прикрепляли к шестам, которые устанавливали над древними могилами-мазарами. Сувенир, конечно, знатный, вот только на велосипеде домой его не увезешь. Вернувшись в Украину, я узнал, что рога имеют большую популярность у трофейных охотников, а цена лицензии на барана может достигать нескольких десятков тысяч долларов. Со всего мира приезжают на Памир звероловы. Их цель — памирский архар. Под охотничьи базы в горах местные власти (для них это неплохая статья дохода) нередко оборудуют бывшие советские погранзаставы.

 

Нередко утреннюю памирскую тишину нарушают прерывисто-свистящие звуки «сюр-сюр-сюр». Это «трели» сурков. Они то рыжими столбиками застывают возле своих нор, обозревая окрестности, то, почуяв опасность, стремительно ныряют в подземные убежища, забавно потрясывая задами.

 

Однажды я встретил мальчика на ишачке, к седлу которого были приторочены сурочьи тушки. Юный охотник объяснил, что добывает сурков (мех идет на шапки, а мясо памирцы присаливают и заготавливают впрок) с помощью петель. Возле одной из нор, которая располагалась неподалеку от стойбища, он даже показал, как это делается. Возле дыры, уходящей в склон, паренек воткнул колышек, к которому и укрепил петлю. Мы спрятались за бугром и стали ждать. Однако прошел почти час, зверек так и не появился. Я наградил зверолова горстью конфет, которыми разнообразил свое путешественное бытие, и отправился дальше.

 

Изредка встречаются небольшие стада приземистых мохнатых животных — яков (по-местному — «кутасов»). Выглядят они довольно грозно, однако на самом деле это довольно неприхотливые, смирные и послушные домашние животные. Здесь среди вечных снегов и льдов они для памирцев и еда, и одежда, и даже кров (шкурами покрывают юрты). Из птиц в памирских горах известны тибетская горная индейка (улар), тибетская копытка, серпо­клюв, тибетский ворон, рогатый жаворонок, снежный гриф, индийская иволга, кеклик, сорокопут, райская мухоловка.

 

А вот видовой состав рыб в местных водоемах весьма беден. Сколько я ни всматривался в их глубины, так и не смог заметить там признаков активной жизни. Известны только маринка и тибетский голец (осман).

 

До Мургаба меня подвозили китайские дальнобойщики. Возле небольшой речушки, протекающей под мостом, они остановились, и один из шоферов достал из чехла удилище. За какой-нибудь час рыбоуды надергали пару десяток желтовато-зеленых маринок со смешными короткими усиками в уголках рта. Китаец-рыболов подозвал свого товарища, дремавшего за рулем, и показал ему улов. Они о чем-то быстро поговорили и стали стаскивать с кузова мой велосипед. Заметив мой недо­уменный взгляд, показали рукой на дорогу, мол, кати дальше на своих колесах. Пока я собирал вещи, водители достали котелок и принялись чистить рыбу. И тут я понял: дальнобойщики остановились ради ухи. Это было мне понятно и очень знакомо. Несмотря на то что маринка рыба всеядная, в теплое время года она клюет на самые разно­образные растительные насадки: хлебный мякиш, кусочки дыни и недозрелых персиков, ягоды тутовника, подвяленной горной вишни и слегка придавленные некрупные виноградинки. Весной и осенью безотказными приманками служат крупные сверчки, живущие между камнями прямо на берегу реки, и местная разновидность ручейника, живущая под крупными гальками на хорошо прогреваемых мелководьях. Осман тоже хищник, однако, в отличие от маринки (наверное, сказывается ее женское имя), предпочитает больше животную пищу: червей, личинки насекомых, мясо ракушек. Употреблять в пищу этих памирских рыбок нужно с осторожностью. Дело в том, что внутренности их покрыты ядовитой черной пленкой, которую нужно удалить. Надеюсь, что китайцы об этом хорошо знали…

 

Путешествуя по Памиру, каждое мгновение ожидаешь чуда — настолько тут величава и загадочно-изменчива природа. Поражает игра света, который может невзрачный серый холм сделать заоблачной вершиной, облить золотом дальний ледник, покрыть склоны причудливо переплетенными тенями, превратить глинистые надолбы и обрывчики в сказочный город. Природных чудес тут предостаточно. Километрах в сорока от перевала Ак-Байтал, который я с превеликим трудом, но все-таки благополучно миновал, широко, ярко и торжественно открылось высокогорное соленое озеро Каракуль. Голубое небо, вечно белые вершины хребта, рыжие острова, зеленые берега и синяя-синяя большая вода. Как будто гимн прозвучал. «Рыба в озере водится?» — спросил я у киргиза, что дремал на солнышке под дувалом. «Что-то типа тюльки, — ответил он, поправляя национальную войлочную шляпу. — Но мы не ловим. Архара хватает. Пошел к погранцам, попросил автомат и настрелял себе и солдатикам». Такие вот особенности национальной охоты.

 

За небольшим горным переломом после озера — долина смерчей Маркансу, которую Марко Поло назвал «долиной смерти» (тут у путешественника погибли лошади). Ветры тут дуют почти постоянно, нередко можно наблюдать и смерчи. За перевалом Кызыл-Арт («красный перевал» — в рудный цвет тут окрашены склоны гор) удивительно просторная и праздничная солнечно-зеленая Алайская долина, ширина которой местами достигает двадцати пяти километров.

 

С Алайского хребта тракт спадает в бассейн речки Гульчинки. Памирское нагорье позади. Еще один перевал, и тракт прямиком мимо утопающих в зелени кишлаков спешит к «киргизским» воротам Памира городу Ошу. Даже педали крутить не надо — дорога торопится, сама тебя несет вниз, в восточную сказку. В седловинках между холмами пасутся лошади, над белыми юртами вьются приветливые дымки. На орошенных землях все чаще встречаются культурные насаждения: виноград, абрикос, яблоня, груша, грецкий орех, шелковица. Жарко, красиво, уютно, вкусно, но мысли еще там наверху среди вечных снегов, льдов, камней и облаков. И сердце, и память остаются там же.

 

28 ноябрь 2012